Свежесть колодца

Надежда Филипповна помахала мне со своего маленького дворика: "Заходите!". Я прошел и первым делом увидел старый глубокий колодец с чистой водой, с интересом заглянул в него, как в прошлое. "Обмелел, – посетовала хозяйка. – Но вода хорошая, пить можно". В уютной прохладе летней кухни она предложила мне кружку холодного компота из красной черемухи и поведала историю о давно минувших временах, о том, чем и как жили тогда люди в деревне, и о том, что изменилось с тех пор, о вере и своей семье и, конечно, почитала свои стихи. Безусловно, это был субъективный взгляд на вещи, такой же, как и у каждого из нас, но очень интересный рассказ, как свидетеля ушедшей эпохи.

В углу на стене висит большая икона Божьей Матери с Младенцем, которая написана по всем канонам и, на первый взгляд, выглядит старинной.

– Зять подарил, Дмитрий. Он – художник и нарисовал ее когда-то специально для меня. В Панкрушиху мне попасть удается нечасто, в Подойниково храма нет. Была бы хоть часовенка какая, я бы ходила. А без веры жить нельзя. Она есть у каждого в душе и была всегда, хоть при царе, хоть при советской власти. Хоть мы и были людьми "новой формации", но корни-то наши шли гораздо глубже. И Господа мы поминали каждый раз в своих крестьянских заботах и при земледелии, так испокон веков пошло.

Осенью 1968 года, молодой девчонке, курсанту-механизатору, еще не окончившему курсы, доверили на практике осваивать ее первый комбайн СК-3. Не все получалось сразу, как и следовало ожидать. Иной раз, по словам Надежды Филипповны, наставники были недовольны скоростью работы, обкашивая на своих комбайнах ее машину, кричали со смехом: "Догоняй!", а и иной раз – качеством. И тогда ей приходилось буквально вручную исправлять свои огрехи, обрывая пропущеные участки.

– Но никогда я не слышала от них ни одного грубого слова, никогда не показывали они своего раздражения или недовольства. Люди были тогда другие – добрее, чище. С такой мотивацией обучение протекало очень легко. И на следующий год я уже догоняла их в результатах работы, а бывало, что и обгоняла.

Глядя на рассказчицу, я представлял себе высокую худенькую девушку, которая своими тонкими руками двигает тугие рычаги старого комбайна, отремонтированного всей ее группой курсантов. Как под палящим солнцем среди раскаленного от зноя металла, в облаке пыли и сора ведет она огромный "корабль полей", не оборудованный не то что кабиной, а даже элементарным навесом, зонтиком, лобовым стеклом. И сразу становится ясным – почему само слово "хлебороб" и его труд вызывают чувства благодарности, почтения, глубокого уважения.

После трех сезонов работы на комбайне и дояркой в зимние периоды, женщина-механизатор пересела на трактор. Рассказывая о том периоде, она перечисляет все марки тракторов, на которых ей довелось трудиться. МТЗ-50, МТЗ-80, Т-40. Она вспоминает о них, как о своих домашних питомцах. При рассказе у нее так теплеет голос, что от его доброты кошка, лежащая на подоконнике, приоткрывает глаза и поводит ушами, думая, речь идет о ней. Каждый из тракторов имел свой нрав, но каждый был по-своему дорог. Одному из них трактористка дала имя "Ромка". Почему?! "В память об одном бычке, – смеется она, – такой же был норовистый, упрямый. Этот же с "толкача" вперед заводиться не хотел, а назад – пожалуйста. А вперед, как копытами упирался и, как будто рога в землю опускал. К каждой машине свой подход был нужен". Невольно, глядя на ее руки, я представлял – какой недюжинной силой они обладали, несмотря на их внешнюю хрупкость, какими тяжелыми инструментами и какие только виды ремонта не приходилось им выполнять!

И вот в такой физически сильной, выносливой, волевой женщине, как оказалось, скрывается тонкая, лирическая, творческая натура. Не замозолилась ее поэтическая душа, и стихи сохраняются не только в памяти ее, но и, слава Богу, некоторые из них она находит в себе желание и время записать. Вот одно из них, посвященное отцу, герою Отечественной войны, кавалеру ордена Славы, Филиппу Ермолаевичу Коняшкину:

***

Твой шаг в войне

заметен был по праву:

Проходы делал в минных ты полях,

Ходил в разведку,

строил переправы.

Лечился в полевых госпиталях

Недолго. Лишь зажили раны –

И снова ты солдат передовой.

Окоп, граната, да еще отвага.

Сапер-отличник принимает бой.

В окопах мерз и голодал –

случалось,

Но шел вперед дорогой фронтовой.

Винтовка за плечом,

шинели скатка,

А впереди смертельный,

не последний бой.

Ты шел вперед, друзей в боях теряя,

Громил врага и страха ты не знал!

И орден Славы ты между боями

На фронте Украинском получал.

Три долгих года ужасов военных,

Три страшных года боли и потерь,

И майский день

с салютом тем весенним,

И смех, и слезы боевых друзей.

И здесь же совершенно другое, немного научно-фантастическое, с несмелой попыткой заглянуть в окружающий нас огромный мир и в будущее:

***

Мальчишке Владу четыре года.

Я с ним на равных веду беседу.

Мои вопросы – его ответы:

– Москва? – Столица.

– Земля? – Планета!

– А ты откуда? – Я рядом где-то.

– А чей ты родом? – А я индиго.

Я много знаю, но людям дико.

Заря как будто другой планеты,

"Тарелки" в небе. О, правда, где ты?

Не верят люди, что во Вселенной

Есть разум высший,

есть мир отдельный.

Но мне все это уже знакомо,

Я во Вселенной – у себя дома.

И звезды эти не в снах мне снятся.

Сияют рядом, вокруг теснятся!

И я однажды уйду из дома.

Дорога в Вечность давно знакома.

И, конечно, как жить на Алтае и не писать о нем и о его природе в стихах, раз уж дала тебе судьба такой талант и не вселила такую тягу к поэзии?

***

Край, далекий от мира.

Первозданный пейзаж.

Все холмы да распадки.

И опасный вираж.

Меж холмов –

серпантины сероватых дорог.

И, заросший тайгою,

вырастает отрог.

Реки горные скачут

с валуна на валун.

Здесь пронесся с Ордою

узкоглазый Кучум.

Здесь и Рерих с Еленой

Беловодье искал

Здесь смотрел он с любовью

на Алтай с серых скал.

Здесь принцесса Укока

свою правила власть.

И здесь с явью легенда

незаметно слилась.

***

Луна последний снег съедает,

Журчит ручей, невидимый в ночи.

И важно по проталинам шагают

Недавно прилетевшие грачи.

Утрами лед на лужах

тонкий-тонкий!

Звенит капель осколком хрусталя.

Бока крутые подставляет солнцу

За зиму отдохнувшая земля.

***

Август. С ветрами сквозными,

стынет в ведерке вода.

Ласточки легкой гирляндой

сели на провода

Вот уж зажгла рябина

свой холодный костер

Пышно цветут георгины,

флоксы и водосбор.

Утром тяжелые росы

долго лежат на траве,

Золото в косы березы

украдкой вплетают себе.

Ну и, конечно, не осталась обойденной тема живой, душевной, прямо таки есенинской лирики:

***

Здравствуй, село родное

в шорохе тополей!

Где-то на улице Новой

дом старой мамы моей.

Дом, где прошло мое детство,

откуда я в школу пошла.

И в гости куда приезжала,

и гостьей желанной была.

Бывает, что ревется на части

душа. И не хочется жить.

Тогда я сюда приезжала,

чтоб с мамою рядом побыть.

Блинов напечет мама дочке,

поможет проблемы решить

И просит, бывало, так просит

еще хоть денек погостить!

Давно уже нет моей мамы,

и к дому тропа заросла,

Лишь носится ветер упрямый,

как конь, закусив удила.

Это малая толика стихов Н. Ф. Коняшкиной, которые мы имеем возможность напечатать в этом материале. Но надеемся увидеть новые на поэтических страницах будущих выпусков газеты. Это позволит не мелеть старому, но чистому колодцу нашей души, свежестью которого и питаются наши глубокие корни.